78 - Страница 123

К оглавлению

123

— Убит, убит, не подглядывай.

Пристроил монеты на веки.

— Досчитай до пятидесяти семи и можешь оживать.

* * *

Всегда с ними так. Ходят и ходят за мной, просят, кто посмелее — словами, другие взглядом, мусора натащат полный дом. Медальонов, шкатулок с секретом, неприятных даже на вид головоломок, книг каких-то, костей, кошачьих скелетов, пустых клеток, фиалов — подумать только! — фиалов и фолиантов, свитков, чёрных свечей, сушёных мышей, жабьих лапок, перьев, праха и тлена, подозрительных верёвок, ржавых цепей, выморочных мыслей, пыльного бархата, платков окровавленных, ключей… Вздрагивают как к ним подойдёшь, а посмотришь на них прямо — прячут глаза, но оголяют шеи, жеманятся… ждут. Боятся. Предвкушают. Умоляют, требуют, смотрят вскользь, из-под ресниц, не запирают двери, чертят что-то на полу, в пыли — линии, знаки. Верят. Не верят. Уходят и возвращаются. И всегда — всегда изумляются, стоит мне вытащить колоду. Сыграем, говорю.


Говорю, скучно и ужин был скуден и переперчён, сыграем, и достаю из воздуха бутыль, полюбовавшись мельком на расширенные зрачки, на восхищённое лицо, он-то уж и не думал, что увидит что-то такое, и достаю из воздуха ружьё.


Сыграем на жизнь, говорю я и тасую колоду, сдаю карты, три и три, и смеюсь вместе с ним, действительно, среди всех этих свечей, тёмного дерева, драной кожи, меди, чучел, золы и паутины — ружьё особенно, вопиюще нелепо, блестючий пластик, штамповка, человек-паук на ложе, мейд ин чина, зелёный ободок вокруг дула. Сыграем, говорю я и открываю карты.


Ну и ну, говорю я через минуту, делая вид, что удивлён.

* * *

— Всё, ты убит, — говорю я и нажимаю на выскочивший из дула штырёк с красным, раздвоенным по низу флажком с белой надпечаткой «ба-бах», ещё покачивающийся.


— Убит, убит, не подглядывай, — и выуживаю из кучи хлама пару монет.


Я ухожу, пристроив ему на веки монеты, зачем мне на всё это смотреть, на боль и на слёзы, зачем мне слушать рёв и проклятья, и скулёж, тонкий и жалобный, зачем мне этот восторг, этот ужас, обожание и неприязнь.


— Досчитай до пятидесяти шести, — говорю я, прежде чем уйти.

8 Жезлов
Скорость

Эта карта предлагает действовать быстро, не раздумывая. Импульсивные решения будут самыми верными.

В неблагоприятном раскладе она, напротив, предостерегает от излишней поспешности.

Марта Кетро
Белая река, зелёные берега

Мне часто доставались мужчины, которые не умели выбирать. Вот уже десять минут он стоит с парой футболок — эту или эту?

Я жду ещё три минуты и говорю — эту. Он промедлил секунду и надел её, вишнёвую. Тут всё просто, надо лишь понять, чего ему хочется на самом деле. Он прикидывает, что зелёная выглядит приличнее, но вишнёвый цвет ему нравится больше, «саньясинский», как он говорит. Вот и выбирал — не между двумя футболками, а между двумя внутренними состояниями: «я одет прилично» и «я одет, как хочу». Первое комфортно, второе свойственно победоносному мачо, которым он хотел бы казаться. Мне тоже нравятся победители, и я выбираю за него то, что он давно уже предпочёл сам. Собственно, он ценил меня именно за это.

Мне не трудно, я вообще люблю принимать решения. Вдруг возникает холод в спине, и пространство вокруг пустеет, как будто ангелы отлетели и оставили меня один на один с богом… с будущим… не знаю, с небом. Конечно, если не о футболках речь, а о чём-нибудь поинтересней. Меня просто хлебом не корми, лишь бы почувствовать этот обрыв со всех сторон, воздух, поднимающийся снизу, свободу, возможность. Мне кажется, я только и живу, когда выбираю.

Поэтому я переезжаю гораздо чаще, чем принято среди приличных людей, чаще ввязываюсь в подозрительные проекты, чаще совершаю глупости, в конце концов. Поэтому в моём компьютере лежит штук пять «разрывных» писем (на первое ы ударение). Впрочем, в последнее время я предпочитаю переживать момент расставания вживую, вместе с партнёром, уж очень это красиво… Свинство, конечно, но момент взаимной боли, когда ты волевым усилием режешь по живому — тонко, остро, мгновенно, — он прекрасен. Страшно? А медленное гниение, запах, длительные муки — разве не страшнее?

Я не люблю боль, я лишь точно знаю, как хотела бы умереть.

Почти не помню, как всё у нас начиналось, хотя времени прошло немного. Просто, когда мы встретились, всё рухнуло и продолжало падать ещё долго, поэтому мелкие детали ускользнули, осталось только ощущение необратимости и ветра в лицо. Собственно, слово «падение» в данном случае не означает ничего дурного — я встретила его на слишком большой высоте, где воздух разряжен, холодно и вода закипает негорячей, и потом я всего лишь пыталась вернуться на приемлемый уровень. Туда, где люди живут, не задыхаясь, не покрываясь льдом, где варят суп, в конце концов. Я лишь училась не умирать ежесекундно.

Всякий раз заново я нащупывала ледяные ладони, ворота его тела, и осторожно, кончиками пальцев погружалась внутрь. У нас никогда не получалось просто и быстро, только вот так — приближаясь, подкрадываясь. Я обнимала его медленно, мы соприкасались сначала взглядами, потом дыханием, запахом друг друга, теплом, идущим от наших тел, невидимыми волосками, покрывающими кожу, кожей — слегка, плотнее, ещё плотнее и сквозь неё, мы входили и совпадали в одно и, не останавливаясь, столь же медленно размыкали тела, не утрачивая ни капли наслаждения, мы расставались, никогда не прерывая объятий в мыслях.

Остальное обыкновенно. Говорить, не подбирая слова, но позволяя им рождаться; придумав что-нибудь, точно знать, что он поймёт без объяснения, а если всё-таки не поймёт, то я буду иметь удовольствие, объясняя, увидеть, как на его лице проступает радость — не столько от того, что понял, но что мы опять совпали в тонком ощущении события, слова, чувства; быть взаимно уязвимыми настолько, что самый смысл причинения боли пропадает, разве что кусать себя за пальцы для отрезвления; ходить, просто ходить на большие расстояния, потому что это самое простое, что можно делать вместе; говорить…

123