78 - Страница 96

К оглавлению

96

Соседские хрустальные колокольцы бешено звенят на ветру. Суббота — тихое время, тише, чем обычно, кажется, будто слышишь, как под ногами похрустывают осколки маски, почти приросшей к лицу — старой некрасивой маски. Страшно быть открытой. Странно, что тебя разглядели под маской. Улыбнешься обновленному отражению. Возможно, оно простит тебя и улыбнется в ответ. Поймешь, что от себя уже не отстраниться. Страшно, страшно выходить в мир открытой. От страха слегка закладывает уши, как в спускающемся скоростном лифте.

Не забыть бы подмести, вот что.

* * *

Скользишь по конторе тихой тенью: я-могу-вам-чем-нибудь-помочь? Киваешь вежливо: да-я-понимаю-извините-нас, она-сейчас-очень-загружена-простите-пожалуйста, помогаешь перевести письмо-счет-список-документов-которые-нужно-принести, "вы не пили с утра, я принесла кофе", на каждое "спасибо, вы мне очень помогаете" — "я рада помогать", с мягкой улыбкой.

Отвечаешь на звонки, обещаешь быстрый ответ; вклиниваешься в паузы, добываешь этот самый ответ, перезваниваешь. Время движется с разной скоростью, его всегда слишком много в середине рабочего дня и обязательно не хватает в конце.

Не забыть бы выкинуть весы, когда придешь домой.

* * *

Выходишь, с головой окунаешься в вечер, пьешь запах акаций, такой же сладкий, как в детстве. Заново учишься ходить быстро, как бы роняя себя вперед, нестись сквозь вечер, скользить по городу. Вспоминаешь, как это — чувствовать удовольствие от движения, от улиц, от одиночества, или от близости случайного спутника.

Вспомнаешь себя.

Принц Дисков

Этот добрый юноша приходит, чтобы сообщить вам, что процесс, в котором вы задействованы, идет сам по себе, контроля не требует. Можно (и даже нужно) расслабиться.

Даже в самом скверном раскладе Принц Дисков обещает, что все в любом случае завершится благополучно; разве что, не так быстро, как хотелось бы.


Еще этот милый мальчик почему-то отвечает за "проникновения в иные миры" — ни много, ни мало. Хоть стой, хоть падай.


В человеческом облике Принц Дисков может иметь только один недостаток: он трудоголик, обычно чрезвычайно увлеченный своим делом. Все остальное — сплошь достоинства. На него можно (и нужно) положиться в любом деле. Он может практически все, поскольку обладает удивительным умением (и даже потребностью) упорядочивать мир — как администратор, или как архитектор, все едино.

Иван Матвеев
Острова

Океан огромен. С высоты птичьего полета — ослепительная игра отблесков солнца. Горизонт становится округлым, а внизу виден архипелаг островов, беспорядочно раскиданных в серебре. Атоллы, поросшие мангром, пальмами, гибискусом и хлебным деревом, сонные лагуны, пляжи тончайшего белого песка. Это потомки вулканов и гор, покрытые буйными джунглями, с водопадами и прохладными пещерами. А то и совершенно обычные буковые рощи и безмятежные речушки под полуденным солнцем.

Над океаном и островами — лазурная бесконечность.

А вон там, далеко, маленький белый треугольник.

Парус.

* * *

Пристань, наверное, была построена не меньше века назад. Темный дощатый наст и кнехты. На воде покачивались лодки, баркасы, и прочие водоплавающие конструкции. А вокруг, естественно, был натуральный муравейник.

Солнце палило вовсю.

— Флейтист, — сказал я, — Может, нам пора карту купить? Мне надоело, что я понятия не имею, где мы.

Мой приятель традиционно промолчал. В молчании он достиг невероятного совершенства. Он им разговаривает.

— По-моему, это Полинезия, — продолжил я, вглядываясь в местных, — А может, Занзибар.

— …givim mi em baklaim!…huk! — долетело до меня. На берегу несколько парней грузили рыбу.

— Пиджин, — констатировал я. Это значило, что мы можем быть, где угодно. Поднявшись на ноги, я спрыгнул с палубы “Тикки” и с удовольствием потоптался по пирсу. Зеленый борт “Тикки” мерно качался в такт прибою. Ветер на мгновение поменялся, и с берега пахнуло кофе. Флейтист сидел на борту, и меланхолично смотрел на мои упражнения.

— Здесь мы кого-нибудь точно найдем, — сказал я ему. — Местечко заброшенное, но оживленное. Я пойду прогуляюсь, а ты присмотри за “Тикки”.

Не дожидаясь ответа (которого и не последовало), я сошел на берег.

Темнокожие парни все еще возились с рыбой. Неподалеку ругались из-за порвавшегося мешка с рисом.

— Mi laikim baiim bensin bilong mipela sip, — раздельно сказал я, доброжелательно улыбнувшись. Первое правило: в незнакомых местах улыбайся доброжелательно. Но не как идиот — турист.

— Lao unai, — махнул рукой один из них, самый толстый, с волосами, убранными в хвост. Это было уже на моту, а не на меланезийском пиджине. Что здесь за Вавилон?

— Tenkyu, — сказал я. Моту я не знал. Я и пиджина не знал, но тут было проще: коверкай себе английский, да прибавляй суффикс “pela”, где ни попадя. Смысл нашего диалога состоял в следующем: я спросил, где тут можно купить бензин, а мне ответили что-то вроде “иди туда”.

Посмотрев “туда”, я увидел небольшое строение, возвышающееся над берегом, и когда-то выкрашенное в белый цвет.

Я поднялся по склону, и с удовольствием зашел в прохладу помещения. Внутри крутился вентилятор, разгоняя ленивый тропический воздух, а на стенах были полки, забитые всякой всячиной. За подобием стойки сидел смуглый человек с усиками, и в огромной шляпе, сдвинутой на лоб. Судя по его безмятежности, у парня была сиеста.

— Mi laikim… — начал я, но меня тут же прервали:

— Hola, senor, — сказал продавец, — Вы явно не местный, чего зря слова коверкать.

96