78 - Страница 155

155

Ах да, я ведь говорил про время? Так вот — каждое вчера, это ещё и сутки, а в сутках есть часы, в часах минуты, потом что-то ещё, а работать надо восемь часов, а иногда шесть. А потом? А потом надо идти отдыхать. Я спросил Правого, а как узнают, что надо идти отдыхать, и он рассказал про часы, нет, не те часы, которые время, а «Часы». Они ходят на месте и бывают круглые, и некруглые, и вообще очень разные (тут Правый отчего-то хихикнул и сказал «сальвадордали» — не понимаю), но круглые мне проще представить.

В час дня Светка повесила на дверь аптеки табличку «ЗАКРЫТО», а Таня ткнула в розетку электрический чайник. Кирилл Матвеевич посмотрел на девочек, унылых и постных (до зарплаты еще неделя) и решительно шагнул под дождь. Он вернулся, как Гарун-аль-Рашид. Он достал из пакета пухлый батон розовой колбасы, несколько саек, пачку чая со слоником и полкило конфет «Ласточка». Почему-то именно конфеты «Ласточка» окончательно убедили девочек в бескорыстности намерений старого часовщика. Таня даже согласилась взять домой пару штучек для Иринки.

В два часа пополудни дождь перестал, зато пришла бабка Антонида «за будильничком» и вообще поговорить с людьми. Слоник деликатно клацал, секундная стрелка на его боку мелкими рывками бежала по кругу. Бабка поблагодарила мастера, отсчитала ему тридцатку мелочью за работу, и слоник, упакованный в застиранный целлофановый пакетик, канул на дно бабкиной хозяйственной сумки. Потом Антонида Михайловна походила по аптеке и попросила Светку объяснить, что это за лекарство такое — вон то, в красном. Вроде и по-русски написано, а не разберешь ничего. Светка подробно объяснила все про лекарство — вязать, как Таня, она не умела, а делать в это время в аптеке было совершенно нечего. Бабка приободрилась и спросила у Светки чего-нибудь такого от дурного сна. Нет, не снотворного, спит-то бабка отменно. А вот чтоб сон дурной не тревожил. Светка показала пару пузыречков с успокоительным и предложила в церковь сходить. «Ну, доченька, — замялась бабка, — я и сама знаю, что в церковь, а неловко. Поп все же мужчина, а у меня сон женский, плотский». Светка хихикнула, но бабку поняла — у нее самой часто случались плотские сны. Заговорили о снах. Тане сегодня снилась Иринка, как бегает она по дому с вишнями и говорит Тане "Мама, кушай!". «Вишня — это к сладким приятностям и мимолетным радостям», — авторитетно молвила бабка. Светка и Таня, переглянувшись, прыснули, а Кирилл Матвеевич покраснел и ушел в работу. Он терпеть не мог оказываться в центре внимания. «Были у нас сегодня сладкие приятности», — рассмеялась Светка и пошла тормошить часовщика — что же ему такого снилось в эту ночь. Кирилл Матвеевич отмахнулся от озорницы, мол, отстань, не помню, ничего не снилось. Антонида Михайловна вдруг обронила: «Ничего не снилось — слоны снились. Так матушка моя, Царствие ей Небесное, всегда говорила». Но Светка уже расшалилась — не унять. «Скромничаете, дядя Кира! Небось, девушки снились, а вы не сознаетесь!» "Светка, ну что ты пристала, как маленькая!" — воскликнула Таня. Кирилл Матвеевич взял отверточку поменьше и сконцентрировался на упорном винтике. Старые ходики должны быть готовы к завтрашнему утру, пока еще не натащили — надо сделать. «Роллекс» китайский подождет, там все равно работы часа на три, да еще и просохнуть бы ему неплохо. Непросто с братцами-китайцами: могут сварганить такие часики, что легче об камень, чем починить, а могут расстараться и сработать крепче оригинала. Поди пойми — не часы, а лотерея. Почему слоны? С чего бы слоны? Рехнуться можно!

Теперь я иногда задумываюсь (Правый называет это "спать") про «отдыхать»: вот прошли шесть часов, ну или там восемь, и мы идём отдыхать. Сначала Левый чуть подгибает колени, наклоняет голову и неторопливо вылезает из-под своего края. Диск проседает слева, я делаю маленький шажок или два в сторону, чтобы компенсировать крен. А что будет дальше, я думаю по-разному: иногда Правый никуда не уходит, и мы говорим долго-долго, пусть даже про то, что меня на самом деле нет, и про то, как трудно Философу без Ученика. Потом он просит: не мог бы ты сегодня называть меня Платоном? И я говорю: конечно, Платон. Но иногда (про это я думать не люблю) он извиняется и очень медленно, так, чтобы я успел вернуться в центр, освобождает свой край, и я остаюсь один. Потом я думаю — очень ли это будет тяжело (наверное, очень) и выдержу ли я. Иногда я так и стою, а однажды — вчера, кажется, — я увидел, как осторожно опускаюсь на колени, пригибаюсь как можно ниже, вытягиваю вперёд хобот, и Диск начинает скользить по нему, опасно наклоняясь, пока я на коленях пячусь назад, а всё, что НА ДИСКЕ сверху… Тут я представил, что творится на Диске сверху, вздрогнул и перестал думать эту мысль.

Лучше думать, что я стою… стою… а потом приходит Правый — у него виноватый вид — и, пригнувшись, лезет под свой край. А потом, немножко позже… на несколько минут?.. часов?.. приходит недовольный Левый. Пока он лезет, мы с Правым изо всех сил тянемся вверх, чтобы у него было больше места и он не тряс Ношу. Но чаще всего Правый никуда не уходит. Я сказал ему об этом, и он немного обиделся, а потом, вчера, сказал, что, как большинство философов, не слишком силён в практике. А ещё сказал "ты прав, я — мягкотелая интеллигенция". Слово мне понравилось: оно почти такое же красивое, как Мы, но «элефантум» всё-таки лучше. Теперь я иногда, чтобы сделать Правому приятно, говорю не «вчера», а "час назад" или "минуту назад". Я думаю, он доволен, хотя ворчит, что все это одно и то же.

155