— Умели хоронить, чёрт их возьми! Какое место, и ни одной сурчины! — землеройки и кроты часто разрушают курганы, перетаскивая предметы и кости от одного обладателя к другому, тасуя целые эпохи и порождая забавные ситуации.
— И ведь заметь, ни одного впускного погребения, скажи, ты вообще видел когда-нибудь такое: трёхметровый курган и чисто, а ведь только вчера закончили копать тот кошмар — в пахоте полуметровка и костяк на костяке — уж как эти умельцы их только ни утрамбовывали — а правее сто метров — это чудо, и хоть бы хны! — Е. затягивается так, что дым едва не идёт их ушей. А ведь действительно странно — скифы, сарматы, половцы, да и казаки очень любили такие места — готовый курган, сухо, высоко, ничего насыпать не надо, вырой могилу, положи дорогого покойника и плиту надгробную сверху. Идеальный случай, но никто — ни человек, ни зверь не позарился..
— Заговорённое какое-то место! — добавляю я. Мне позволительно озвучивать подобные глупости — на правах девятнадцатилетней романтической особы.
Р. бросает пяточку «Примы», сплёвывает и первым соскальзывает в яму. Я тоже поднимаюсь и иду к бульдозеру за коробками. Скелеты подобной сохранности — находка для антропологов.
— Слушай, а какой у тебя рост? — обращается ко мне Е. в тесном пространстве раскопа.
— Метр семьдесят, а что?
— А дай-ка руку!
Прочное, желтоватое кольцо из гладкой плотной кости как влитое садится на мой безымянный палец.
— Я, фигею, ребята! Это ж, какой размер пальца, если она на тридцать сантиметров выше!
— У меня восьмой, — бормочу, рассматривая кольцо, голова кружится, наверное, от жары и тесноты раскопа.
..Ребята сказали, что я не приходила в сознание минут десять, после того, как меня выволокли из ямы. И только когда сняли кольцо, потихоньку пришла в себя. Доработали молча. Рассортировали собранное, как положено, обернули в мягкую бумагу, описали в полевой книжке. Я спустилась последний раз в уже пустой раскоп, проверить, не осталось ли где чего незамеченного, нож глухо скрёб по материку, пальцы машинально просеивали суглинок, пока не наткнулись на камешек. Обыкновенный ракушечник, такой в изобилии в бортах донских балок и в стенках крутых берегов притоков Дона, Северского Донца, Аксая. Рука сама зачем-то сунула его в карман.
— Нет, ничего! Чисто! — кричу наверх.
— Тогда вылезай, на сегодня достаточно наработали. Пойдём ужинать и хвастаться начальству!
Вечером, сославшись на дневной случай потери сознания, я, отказалась от участия в дружеской попойке, ушла в глубину сада, что прилегал к снятой на сезон даче, мазаная казачья хатка которой громко именовалась в наших отчётах «временной базой Придонско-Приазовской археологической экспедиции-1993». Там, в глубине сада, у ручья, моё любимое место, комары по странности брезговали им, предпочитая лёгкую добычу на веранде под фонарём. От воды тянуло свежестью, стрекотали кузнечики. Я, не разжимая пальцев, опустила руку с давешним камушком прямо в ручей, закрыв глаза, ловила кожей чистый, упругий ток воды. Сумерки за спиной доедали деревья и очертания соседских домиков, мычали коровы, мерно стучала ниже по склону электричка Ростов — Миллерово. Подумалось, что вот лежу я тут на второй древней террасе реки Аксай, а раскопы наши наверху, на водоразделе, и что пять тысяч лет назад река была много полноводнее, климат суше, а зимы суровей, и что знания эти почёрпнуты мной из курса геоморфологии, и что всего три года назад я не была точно уверена, хочу идти на геологический или исторический. В условной борьбе между камнем и черепком победил камень, а точнее — тяга к древности, захотелось охватить вниманием не только обозримую историю рода людского, но и всю историю Земли. Рука в ручье закоченела, утратив чувствительность, кулак не разжимался, я потрясла им в воздухе, согревая мышцы. Вот спрашивается, зачем я взяла этот камень из раскопа? Откуда у меня вообще эта дурацкая привычка вечно таскать при себе камушек-другой, сколько помню себя — с самого сопливого детства в кармане то пёстрый змеевик — «камень от Уральских гор», то отполированный кусочек облицовки, подобранный у памятника, то и вовсе — не примечательный голыш, из лужи. Мама всё время выбрасывала, а я подбирала снова и снова. Так, кажется, и по сей день — подбираю, хотя уж давно собрала симпатичную коллекцию минералов, привезённых из походов и геологических поездок по Кавказу и другим местам. Забавно, лет до 13 я всерьёз полагала, что выражение «камень за пазухой» означает нечто, вроде «иметь что-то за душой», да и «каменное сердце» представлялось комплиментом.
Холодно. Горячего бы чаю со свежей малиной и спать. Я пошла к дому, за спинами тёплой компании. На веранде ночная мошка и мотыльки бились в стекло фонаря, незадачливые их собратья падали на заботливо подстеленные газетные листы. Я налила чаю из ведерного самовара, дрова для которого колол лично начальник экспедиции. Сахар по талонам, зато на столе всегда конфеты, впрочем, их-то я как раз и не люблю, вот фрукты-ягоды — вишня, малина, клубника, крыжовник — другое дело.
— Ты чего, простыла, чаи с малиной гонять? — басовито поинтересовался начальник.
— Нет, замёрзла просто.
— Замёрзла — выпей водки, с народом! — подмигнул он хитро и неожиданно трезво — Какой у тебя размер пальца, ребята говорят, вроде, седьмой?
— Восьмой.
— Ничего себе пальчики, как у белошвейки! — он внимательно смотрит на мои — А росту два метра, вот были бабы! Ладно, отдыхай, не мешаю.